Приподнимаюсь на локте и спрашиваю:

– Как Илья?

Костя хмурится, но я не могла не поинтересоваться. Несколько раз хотела написать Илье, но так и не решилась. Уходя уходи, как говорится.

– Нормально. Вернулся домой, царапины зажили, рука в гипсе. Но он вроде ничего, справляется.

Я киваю.

– Ну а в целом, как он?

Костя усмехается.

– К общению не стремится. Сказал, хочет побыть один какое-то время. Я не стал настаивать.

Вздохнув, ложусь обратно, кусаю губу в задумчивости.

– Нат, – зовет Костя, снова приподнимаюсь. – Не принимай близко к сердцу.

Усмехаюсь в удивлении.

– Шутишь? – сажусь на кровати, кутаясь в пододеяльник.

– Я не о том. О ваших отношениях. Понятно, что нехорошо вышло, но… он переживет.

– Очень мило.

Костя вздыхает, садится напротив меня, тянется, целует, дразнится, оттягивая зубами нижнюю губу. Желание вспыхивает внизу живота и разносится по телу теплом.

Костя становится напористым, укладывает меня на кровать, располагаясь сверху. Целует.

– Ната, Ната… – шепчет вдруг. – Никогда и никого я так не хотел. Это какое-то помутнение.

Цепляюсь за его плечи, притягиваю к себе. Наверное, так и есть: помутнение. Которое пройдет. Но сейчас я не готова думать об этом, потому что мне просто очень хорошо рядом с ним.

– Так разберись как-нибудь без меня, – Костя сидит на моей кухне за столом, пьет чай и с кем-то говорит по телефону. По-моему, за эти пару часов его мобильный должен был разорваться от количества звонков. – Шеф внезапно удрал с работы, и все встало? Слав, так не бывает. Я в тебя верю, давай.

Он кладет телефон на стол, делает глоток чая, я говорю:

– Есть у меня нечего. Могу макароны сварить.

Костя усмехается.

– Давай пиццу закажем. А чем ты вообще питаешься, мышонок, если не готовишь?

Я пожимаю плечами.

– Чем придется. Эту неделю даже не знаю, не помню, как часто я ела.

Он бросает внимательный взгляд, я тушуюсь. Костя, наверное, даже не представляет, что на самом деле творится сейчас в моей голове. Насколько мне неуверенно рядом с ним, насколько я чувствую себя уязвимой. А еще миллион вопросов: останется ли он еще? Или уедет? Сейчас? Позже? Завтра? А что будет после того, как он уедет? Да, он сказал, давай попробуем, но… И так далее по списку, всего не перечислить.

Костя опускает глаза в телефон, потом откладывает его в сторону.

– Пиццу обещают через сорок минут.

Киваю, улыбнувшись.

– Иди ко мне, Нат, – слышу его слова, смотрю неуверенно, но поднимаюсь. Обхожу стол, замираю возле его ног. Он притягивает меня, усаживает сверху.

– Улыбнись еще, – говорит мне. Неуверенно растягиваю губы. Он тянется, целует ямочку. Это кажется таким личным, интимным и чувственным, что я замираю, только сердце начинает биться быстрее. Что-то слишком часто оно ускоряется рядом с Костей. Мы смотрим друг на друга, потом я сама склоняюсь, начинаю его целовать. Костя сразу подается навстречу, и честно сказать, время до приезда пиццы мы проводим в горизонтальном положении.

Едим ее, сидя с ногами на кровати.

– Тебе надо нормально питаться, мышонок, ты очень худая.

Я закидываю голову, открываю рот и запускаю туда сложенный трубочкой кусок пиццы, с которого свисает расплавленный сыр. Съедаю кусок и облизываю пальцы под Костиным взглядом.

– Я просто всегда худая, – отвечаю ему. – Комплекция такая. Ты уедешь сегодня?

Вопрос вырывается сам по себе, наверное, я слишком долго кручу его в голове. Костя прожевывает, глядя на меня.

– А можно остаться?

Неуверенно улыбаюсь.

– Можно.

– Тогда останусь.

Опускаю взгляд, боясь, что в нем будут видны мои эмоции. Впрочем, кроме радости там еще много всего.

– А как же Илья? – поднимаю на Костю глаза. Он хмурится.

– Я с ним поговорю. Мы не виделись с того момента, как я привез его из больницы.

– И… Как ты думаешь, как он отреагирует?

Костя пожимает плечами.

– Сложно пока сказать.

У него снова звонит телефон.

– Ох, как они мне надоели, – Костя ложится на кровать, снимая трубку. Он без рубашки, и я могу любоваться его подкачанным телом, пока он не замечает этого. Господи, даже не верится, что это все по-настоящему происходит. Если бы кто-то мне сказал, когда мы познакомились, что я и Костя будем заниматься сексом и есть пиццу в моей кровати, я бы только посмеялась в ответ.

Перевожу взгляд на Костино лицо и вижу, что он стал очень серьезным. Хмурится, слушая собеседника. Потом поднимается и идет в кухню.

– Хочешь сказать, он может быть связан с азиатом? – слышу вопрос и отчего-то застываю. Перед глазами встает мужчина из леса. Может речь идти о нем? Невольно напрягаюсь, прислушиваясь. Тихо сползаю с кровати и подхожу к дверному проему.

– Этого только не хватало, – слышу Костины слова. – Ладно, поройся в его прошлом основательно. Если он связан с азиатом… Не уверен, что тогда появление Ольховского случайно. Якову Санычу пока ничего не говори, – добавляет тише, а я отступаю обратно. Сажусь на кровать, поспешно взяв пиццу, откусываю кусок. Сердце колотится так, что, кажется, Костя просто услышит его стук и все поймет.

– Все нормально? – выдавливаю улыбку, когда он заходит в комнату. Костя улыбается.

– Да. Работа есть работа, никуда от нее не деться.

Он садится позади меня, притягивает к себе. Я прикрываю глаза, опираясь на него телом. Пожалуйста, пусть только Костя не играет против Ильи и его отца. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, что угодно, только не это.

Потом эти мысли уходит на второй план, Костя отвлекает меня разговорами. Мы общаемся до часа ночи, правда, с перерывами, в которые совсем не до разговоров. Но все-таки, в отличие от Ильи, Костя спокойно говорит о своей жизни, о тех ее личных аспектах, которые не каждый готов рассказывать, я имею в виду.

– Мне было восемь, когда родители погибли. Машке всего три, она их и не помнит толком. Нелепо так: в двигле разорвался ремень привода, они вылетели с моста. Он сразу погиб, мать довезли до больницы, там она и скончалась. Тетка, мамина сестра, забрала нас к себе. Воспитала, спасибо ей, у нее своих было двое пацанов. Мужа не было, ушел еще до нашего появления. Конечно, она старалась, но это было сложно. В подростковом возрасте я стал неуправляемым.

– С тех пор мало что изменилось, – улыбаюсь ему, Костя усмехается, разглядывая меня.

– Возможно. Хотя я стал более сдержанным.

– То есть если бы мы встретились подростками, ты бы довел меня до психушки?

Костя снова усмехается, делает глоток, рассматривает, склонив голову набок.

– Если бы мы встретились подростками, я бы, наверное, задергал тебя за косы. Или как там ведут себя, когда западают на девчонку?

Я убираю улыбку, Костя вздергивает бровь.

– Ну мышонок, – усмехается на это. – Только такая наивная девочка, как ты, могла не догадаться, почему я постоянно к тебе цепляюсь.

– Потому что я неподходящая.

– Абсолютно неподходящая, – кивает он, качая головой. – И это раздражало еще больше. Когда начинаешь игру, чтобы позлить девчонку, а потом не можешь остановиться, потому что ловишь кайф от каждой ее эмоции. И не можешь себе позволить ничего большего, потому что боишься, что уже не остановишься.

Обхватываю чашку руками, смотрю в сторону. Невозможно странно слышать подобное от Кости. С полминуты мы сидим в полной тишине, потом я поднимаю на него глаза.

– Легко не будет, мышонок, – говорит Костя. Закусываю губу и киваю.

Глава 30

Утром он уезжает. Застегивает мятую рубашку, стоя перед зеркалом, а мне неудобно, потому что утюга нет. То есть он есть, но сломался с полгода назад, а я как-то обхожусь без него.

– Ладно, у меня на работе есть запасная одежда, – замечает Костя, приведя себя в относительный порядок.

– Ты сам рубашки гладишь?

– Нет, – усмехается он, – химчистка. Потом привозят на дом в идеальном состоянии. Хотя утюг у меня есть, и даже работает.